Шестая заповедь. Не убивай.

В детстве одна немолодая женщина, подруга моей мамы, рассказывала случай. Она лежала в больничной палате после серьезной операции. Была зима, ночью ударил особенно сильный мороз. Под окнами ее палаты плакала оставленная кем-то кошка. Женщина была слишком слаба, чтобы подняться с постели и помочь ей, поэтому просто лежала и слушала, как кошка умирала от холода.

Когда еще совсем ребенком я услышал эту историю, она несколько дней не выходила у меня из головы. Для впечатлительной детской души, еще чуждой настоящего греха, переживание страданий несчастного существа были столь невыносимым, что хотелось умереть самому.

Иисус Христос — Богочеловек — воспринял все человеческое: тело, душу, ум, чувства. Всю природу человека, говорится в учении о Богочеловечестве Христа, кроме греха, и следовательно, — и способность страдать, и страдание, и боль. Он страдал на Кресте, и невыносимая мука исторгала из Него кровавый пот в молении о чаше в Гефсиманском саду. — Мне страшно вообразить невыносимую эту меру Божьего умаления. Если ребенок (говорю не о себе, а о присущем всем детям и настоящим поэтам даре кратчайшего промежутка между впечатлением и восприятием) почти умирает от сострадания к замерзшей кошке, то как должен Христос — не ребенок, но бесконечно чище и восприимчивей ребенка, — переживать зло этого мира! Не абстрактное зло вообще, а ежеминутное, непрестанно творимое зло каждого — за каждого, и за того, кто совершает, и за того, над кем совершается. Люди, приближаясь к святости, получают дар слез за мир — чем другим еще они могут разделить Крестную жертву Спасителя, как не самым сокровенным, сердцевинным в богоподобии?

Заповедь «не убивай» — что означает, понятно каждому. И понятно, что — не убивай ни прямо, ни косвенно. Не убивай, в том числе, и надежды, и прекрасные порывы, и добро, и веру... Не убивай ненавистью, глупостью, леностью, равнодушием... Но вся эта обширная, как диаметр нашей планеты, окружность «не убий» сходится в конечном счете к одной единственной точке: не убивай Бога. Убивая другого, убивая себя или убивая нечто в других и в себе — все равно убиваешь Бога.

И еще: жить в Церкви и быть «слегка» христианином нельзя. Жить в Церкви, чтобы быть «немного лучше» («возвышеннее», «светлее»), — не имеет смысла. Лучше записаться на какие-нибудь курсы. Жизнь в Церкви, если она начинает быть взаправду, — означает быть все хуже и хуже. Путь веры означает, что рука твоя поднялась и начинает безжалостно стирать с твоего лица слой за слоем личины себя — себя неплохого, себя хорошего, доброго, отзывчивого, умного, сложного, необыкновенного, неординарного, ироничного, чуткого, любящего, милосердного, ранимого, одинокого, доверчивого и прочее, и прочее...

В «Воспоминаниях» замечательного богослова и православного писателя С. И. Фуделя приводится один случай из судебной практики XIX века: «Деревенская девочка возвращалась после пасхальных каникул из дома в школу и несла с собой немного денег, корзиночку с домашними пирогами и несколько штук крашеных яиц. На дороге ее убили с целью ограбления. Убийца был тут же пойман, денег у него не нашли, пироги были съедены, но яйца остались. На случайный вопрос следователя, почему он не съел и яйца, убийца ответил: «Как же я мог? Ведь день был постный».

За спиной этого человека, пишет Фудель, ясно видны звенья длинной, уходящей в века, цепи. Оказывается, что можно числиться в Церкви, не веря в нее, можно считать себя православным, не зная Христа, можно верить в посты и в панихиду и не верить в загробную жизнь и в любовь».